Аннотация результатов, полученных в 2020 году
В рамках теоретического анализа типов субъектов морального выбора и потенциальных моральных дилемм в зависимости от типа и опыта войны был изучен ряд современных доминирующих этико-философских и социально-философских подходов и показано, что для них характерно отношение к насилию как к абсолютному злу, что делает какую-либо легитимацию насилия или этику войны для современного государства весьма проблематичной и скорее лицемерной. Однако на уровне индивидуального опыта ситуации применения насилия и, в частности, участия в войне, насилие, как показано, может быть полноценным нравственным выбором. Так, были рассмотрены моральный опыт и нравственные дилеммы операторов беспилотных летальных аппаратов, полковых священников, беженцев, партизан, воинов византийской армии. Этическая обоснованность нравственного выбора может опираться на теории справедливой войны в современных либеральных демократиях, однако для России, Беларуси и других стран православной культуры в разные периоды их истории более характерны иные ориентации, среди которых были рассмотрены ориентация на идею защиты Отечества, на идею «христолюбивого воинства», на личную верность военачальнику, на интерпретацию войны в качестве пространства для личного испытания и проявления своей добродетели. В результате можно говорить о том, что сформировался ряд дискурсов, в которых война и насилие вообще рассматриваются не столько в контексте плоского секулярного времени, сколько через их включенность в трансцендентное измерение и связь с ним. Далее, было показано, что переживание войны как влекущего возможную гибель людей события, в отличие от экзистенциальных переживаний конечности жизни в мирной жизни, меняет отношение к смерти. На основе анализа текстов Л.Н. Толстого, И. Брянчанинова, И.А. Ильина, демонстрируется, что осознание собственной и чужой конечности является смыслообразующим фактором в ситуации войны, которая делает убийство содержанием деятельности, а смерть противника целью боевых действий. Это приводит к необходимости переосмысления проблемы конечности, пересмотра привычно-повседневных ценностных порядков. Поэтому для решения персонально значимой задачи осмысления смертности, своей и чужой, причём вызванной не случайностью, но намерением, человек актуализирует имеющиеся в культуре ценности, обращённые к трансцендентному измерению. Именно поэтому далее с целью прояснения морального оправдания насилия в качестве индивидуального нравственного выбора в рамках религиозной культуры как этического горизонта принятия решений был проведен анализ понятия религиозной культуры и выявлена специфика последней для выбранных для исследования в рамках проекта стран. Отмечено, что религиозная культура страны, как понятие, не равнозначна религии страны. Различие коренится в самом понятии культура, предполагающем, что комплекс традиций, практик, символизаций и ценностей формируется исторически и влияет на представителей данной культуры не столько через прямые указания или общественно одобряемые практики, сколько через формирование контекста, в котором конкретный жизненный выбор индивида или нравственные вопросы обретают смысл через связь с надындивидуальным, коллективно-историческим и трансцендентным измерением. Религия оказывается в данной трактовке системообразующим фактором, так как фундирует отношение человека к самым значимым событиям его жизни и позволяет выразить это отношение через набор религиозных практик. Особое место занимала в исследовании концепция «христолюбивого воинства», для которой на основе анализа большого объёма богословских и публицистических текстов удалось выявить следующие идейные элементы: главенствующая роль личности православного государя в деле войны и мира; мифологизация военного прошлого России; мистическое описание участия в войне России, которая не только воюет в реальности, но и противостоит врагу на сакральном уровне силами святых и праведников; неприятие других религий и религиозных течений и непризнание их равноправия с православием; признание принципиальной возможности насилия и убийства на войне для православного христианина. В ходе изучения интеллектуальных дискуссий русских мыслителей первой трети двадцатого века – тексты Л.Н. Толстого, И.А. Ильина, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина и других показано, что Первая мировая война как глобальное событие вызвала интенсивную полемику по поводу ее справедливости и значения как для русского народа, так и для человека в смысложизненной экзистенциальной перспективе. Война мыслилась как национальное противостояние русского и немецкого духовного начал, что вызвало необходимость пересмотреть традиционную аргументацию с тем, чтобы проявить ее православную, восточнохристианскую, отличную от западной, специфику, и по возможности описать православную модель ведения войны. Выявлено, что так как насилие означает агрессию, то в русском или православном понимании, которое представлено рассмотренными авторами, оно не может быть ни оправданным, ни необходимым, однако сила может противостоять насилию. Никоим образом не приветствуются превентивные военные действия, но одобряется немедленное военное реагирование на нападение врага. Данная постановка вопроса и аргументация позволяет говорить об общей логике интерпретации войны и насилия для стран православной культуры, поскольку, как показывает П. Боянич в своём анализе работ П. Петровича Негоша, заложившего основы философской мысли балканского православия, оправдание силы всегда связано с парадоксальным видением отношения насилия и силы. Сила или насилие противоречиво объединены (закон и сила; насилие и правосудие – «булава и закон»). Защита, точнее жизнь как сила и защита (власть защищать жизнь, в том числе защищать Отечество) – представляет собой ключевой концепт в сербском православном толковании насилия и войны. Кроме того, было прослежено развитие этических исканий представителей русской эмиграции начала ХХ века, которые вынуждены были отвечать на вопросы, связанные с оправданием войны в рамках осмысления также и опыта отчуждения от Отечества. Таким образом, обнаружено (П. Боянич), что православное понимание войны априори устраняет империализм, институт агрессивной войны, а также все формы превентивного применения насилия. При этом концептуализация оправданных и легитимных форм насилия, применяемых в военное время, усложняется в связи с совершенно новой формой насилия, возникающей одновременно – революционным насилием. Великая война, которая трансформируется и продолжается в форме гражданской войны и революции, актуализирует поиск справедливого применения силы и жесткого требования правильного ответа (отказа) от силы, а также эффективного прекращения насилия. Особое внимание привлекла проблема воспитания «христианского воина» и формирования «христианского воинства». Данная проблема рассмотрена на примере этоса института полковых священников в русской армии XIX и первой половине ХХ века. Выявлены различия между этосом полкового священника и теми элементами православной этики, которые он ситуативно принимает или отвергает. Выявлено, что этос полкового священнослужителя в период Первой мировой войны формировался в условиях нескольких конфликтов. Во-первых, это межконфессиональные конфликты, когда некоторые полковые священники, которые действовали сообразно националистической идеологии, выступали против капелланов или военных священников-баптистов, так как они, по их мнению, являлись воплощением агрессивного «германского шовинизма». Во-вторых, полковые священники находились в конфликте с военными, которые видели в них конкурентов, которые «вмешиваются» в военное дело. Существенное влияние оказывало также нарастающее движение за реформирование Русской православной церкви и её бюрократии, что отражалось и в умонастроениях военного духовенства, которое поддерживало довоенные устои и порядки. Для ответа на вопросы о способах создании армии большой православной империи и формировании единого военного этоса в имперской армии был проанализирован опыт строительства имперской армии и православного военного этоса Византийской Империей и сделан вывод о невозможности простого включения в военную структуру такого государства инородных элементов, даже признанных формально «своими». Факт бунта германского племени гревтунгов во Фригии в 399-400 гг. ярко иллюстрирует этот тезис. Основным содержанием этого восстания была не попытка варваров и их предводителя занять более высокое положение в Империи, а столкновение военных этосов разного типа. Предводитель германцев был типичным «полевым командиром», то есть являлся политическим лидером, чья власть не имела правовых оснований и обеспечивалась лишь опорой на верные ему отряды. Тогда как империя ждала от него следования этосу командира регулярного подразделения. Конфликт двух военных этосов перекрыл все остальные основания для инкорпорации варваров в общество империи, в том числе религиозные, и привел к бунту. Выявлено, что дополнительные трудности при строительстве единого имперского военного этоса Византии возникали из-за внутренней сложности самого христианства из-за наличия различных его течений (арианство, несторианство и т.д.). Кроме этого, анализ материалов – мемуарных источников, военных уставов русской имперской армии XIX века - показал, что в повседневности имперской армии с большим трудом может быть реализован мультикультурный и мультиконфессиональный подход. Иноверцы в такой армии составляют меньшинство и серьезно ущемляются в осуществлении традиционных для своей культуры религиозных практик. По результатам работы в 2020 подготовлены 16 публикаций, индексированных в РИНЦ, представлены 23 доклада на научных конференциях и мероприятиях разного уровня, проведено 1 публичное научное онлайн-мероприятие на информационной площадке – youtube-канале Департамента философии УрФУ (г. Екатеринбург). Командировки по сбору материалов и представлению результатов исследований на конференциях были отложены по причине пандемии коронавируса.

Аннотация результатов, полученных в 2021 году
Согласно Плану работ на 2021 год, были проведены исследования функционирования нормативных моделей поведения в ходе мировых, гражданских и других крупномасштабных войн двадцатого века. Во-первых, была продолжена проработка общетеоретических вопросов, имеющих методологическое значение. Был проведен анализ трудов представителей русской философии ХХ века (И.А. Ильин, Л. П. Карсавин, Л.Н. Толстой), западных философов (Г. Зиммель, К. Шмитт, Э. Левинас, Ю. Хабермас, А. Шюц, А. Людтке), святоотеческих текстов (Афанасий Великий, Василий Великий, Августин), а также русских и сербских богословских текстов (Петар Ньегош, Феофан Затворник, И. Брянчанинов, о. Иоанн Кронштадтский) и произведений сербского эпоса. Выявлено, что оправдание насилия происходит в персональном опыте за счет переноса ответственности за убийство на внешние институции, однако православная культура требует личной рефлексии по поводу опыта насилия, что вынуждает использовать такие концепты как: «война за веру», «отечественная война», «христолюбивое воинство» и др. Изучено понятие «победы», которое не было вполне разработано в православном богословии. Показано, что победа с той или иной степенью агрессии разрушает – подчиняет, исключает, истребляет – своего противника или Другого, а потому не может быть самоцелью. В контексте православной этики войны, парадоксальным образом, поражение на войне может лучше сберечь веру и религиозное бытие народа, лишь Бог определяет победителя, а не сила оружия или армий. Переживание смерти было изучено в двух проекциях: страх смерти и оправдание смерти. Выявлено, что страх смерти на войне меняет порядок конституирования подлинного существования, присущий аналогичному переживанию в мирной жизни. Отмечено, что меняется не только темпоральный режим – близость и неопределенность момента смерти постоянно возвращают самим фактом страдания в настоящее, но и экзистенциальный фокус – рефлексия направлена не на смысл жизни, а на смысл смерти. Выявлено, что в акте рефлексии о смысле своей смерти, важным аргументом оправдания смерти становится миссия защитника от врага. Смерть врага оправдывает собственную гибель, делает жертву не напрасной. Ненависть превращает противника во врага, в того, кто заслужил смерть. Показано, что убийство врага описывается как следствие ненависти, возникшей от сострадания погибшим и замученным. Ненависть осознается также лишь в рефлексии, где смысл собственной смерти и смерти врага оказываются взаимосвязанными. Во-вторых, для раскрытия формирования опыта морального оправдания насилия и смерти проведен анализ архивных документов, писем и дневников солдат, командиров, беженцев, священнослужителей, военных корреспондентов, которые участвовали в Русско-турецкой войне (1877-1878), Русско-японской войне (1904-1905), во Второй Балканской войне (1913), в Первой мировой войне (1914-1918), в Советско-финской войне (1939-1940), в Великой Отечественной войне (1941-1945), в войне во Вьетнаме (1965-1974), в войне в Афганистане (1979-1989). Показано, каким образом в персональном нормативном анализе действует идеал достойной смерти и этика памяти погибших. Выявлено, что таким образом человек восстанавливает субъектность применительно к событию смерти. Также исследован опыт рефлексии о смерти врага, представленный в письмах солдат и командиров: смерть врага оправдывает свою собственную гибель, делает жертву не напрасной. При рассмотрении проблематики, связанной с рефлексией о судьбе беженцев, было показано, что для вынужденных покинуть свой дом из-за войны дихотомия «свой-чужой» стала основой морального опыта и формирования ценностных ориентаций, среди которых было и обращение к вере. В ситуации войны беженцы оказались перед сложной моральной дилеммой, подвергнувшей сомнению их иерархию ценностей, а именно, кто теперь «свои», а кто «чужие». Такая неопределённость и ощущение «брошенности» своими часто оставляла беженцев наедине с собой и они начинали искать опору внутри себя самих, которая часто принимала религиозный характер. Выявлено, что во время Первой мировой войны (1914-1918), в казачьих войсках, где священнослужители имели долгие и прочные контакты с солдатами и офицерами, так как набор кадров в военное духовенство производился из приходов казачьих войск, осмысление военным духовенством своих действий проходило сквозь призму принципа «любовь к ближнему» (по отношению к однополчанам), а проповеди священнослужителей на фронте были наполнены милитаристскими заявлениями, направленными на поддержание боевого духа солдат. Однако в тех случаях, где клирик был «внешним» по отношению к солдатам, где войска критично воспринимали «попа», священники оперировали категориями «смирение» и «грех». Анализ документов показал, что бывшие священнослужители в рядах Красной армии в годы Великой Отечественной войны (1941-1945) воспринимали себя в качестве духовной поддержки воюющих, они ставили себе задачу сохранить или восстановить религиозную культуру. Выявлено, что опыт ветеранов Афганской войны был стигматизирован и скрыт из поля обсуждения этики войны. Травмы, ранения и психические расстройства комбатантов замалчивались, они были вынесены за скобки политической повестки, поскольку изначальные цели войны не были достигнуты, а саму войну принято считать бессмысленной. Ветераны «непризнанных» войн, которым удалось вернуться домой, описывали отчужденность от (пост-)советского общества и от политической риторики, тогда как подчеркивали простоту и интуитивную близость в ходе разговоров со старшими родственниками, которые в свою очередь пережили опыт Великой Отечественной войны. Выявлено, что, военный корреспондент, являясь гражданским лицом, вовлеченным в военные действия, в контексте указанных выше войн менял содержание своего габитуса. Исходные моральные установки, которые порождают конкретные социальные практики индивидов, могли меняться как спонтанно под влиянием «приобщения к войне», так и сознательно в случае, когда, с одной стороны, военные корреспонденты являлись гражданскими «диллетантами войны», то есть людьми, приехавшими на войну ради войны, а, с другой, когда корреспонденту могли поручаться «офицерские» функции на поле боя (передача информации, разведка, работа с местным населением). В-третьих, в рамках реконструкции нормативных моделей поведения было выявлено влияние официальной идеологии и публичного дискурса войны на этическую рефлексию. Осуществлен анализ православного этоса Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. на материале периодической печати Российской Империи и воспоминаний участников событий. Выяснено, что общий «топос», или угол зрения для производства доводов, являлся отправной точкой рассуждений для всех субъектов войны. Показано, что Русско-японская война 1904-1905 гг. являлась уникальным для Российской Империи конфликтом с точки зрения конфессионального аспекта (многоконфессиональной была сама русская армия, а Японии не была до этого врагом по вере). В ходе исследования было установлено, что изменение этоса войны произошло под влиянием двух главных факторов – конфессионального состава собственной армии и политики Японии по разжиганию в русском обществе религиозного «сепаратизма». Ярким примером этого была политика в отношении русских военнопленных, в среде которых проводилась конфессиональная сегрегация и поощрялось восстановление неправославных религиозных традиций. Сравнительный анализ публичного дискурса о войне (пропаганда, публицистика и т.п.) был дополнен исследованием примера Второй Балканской войны 1913 г. Основными участниками этой войны были православные государства (Болгария, Сербия, Черногория и Греция), поэтому все они «впали в тяжкий грех братоубийства». Невозможность объяснить эту войну через использование религиозной риторики привело к кардинальному изменению дискурса – мотив религиозной войны был заменен на имперскую и национальную риторику. Последовательно были рассмотрены основные нормативные модели нравственного выбора в ситуации партизанской войны Великой Отечественной войны (1941-1945). Было показано, что официальная советская модель довоенного периода, представленная в художественных произведениях, рассматривающая партизанскую деятельность в контексте норм классовой и национально-освободительной борьбы. Во время войны официальная советская пропаганда, представленная в нормативных документах, публицистике, художественных произведениях военного времени, представляла партизанскую деятельность как разновидность коллективной деятельности по восстановлению нарушенного нормального жизненного порядка в соответствии с принципами талиона. После войны официальная идеология была репрезентирована преимущественно в художественных произведениях и делает акцент на индивидуальном моральном выборе, подчеркивая локальную идентичность партизан. Результаты исследований нашли отражение в 22 публикациях, в том числе: в 5 статьях в журналах, индексируемых в базах Scopus/WoS, в 4 рецензиях в журналах, индексируемых в базе WoS, в 3 статьях в журналах, входящих в перечень ВАК и индексируемых РИНЦ, в 10 публикациях тезисов докладов в изданиях, индексируемых в РИНЦ. Кроме того, результаты исследования были представлены в виде 40 докладов на 10 научных мероприятиях в России и за рубежом. Совместно с Центром фундаментальных исследований юго-восточной Европы участники проекта выступили со-организаторами Международной научной конференции «Что объединяет страны православной культуры сегодня?» (International conference “What Unites the Countries of Orthodox Christian Culture Today?” 19-20 July, 2021, Centre for Advanced Studies Southeast Europe, University of Rijeka). В рамках Молодёжного конвента УГИ УрФУ был организован круглый стол «Индивидуальный моральный опыт и публичная репрезентации войны: визуализация героизма и страдания в войнах двадцатого века» (18 мая 2021 г., УрФУ).

Аннотация результатов, полученных в 2022 году
В финальный год проекта были проведены эмпирические исследования морального опыта участников военных конфликтов 2-й пол. ХХ-го – нач. ХХI вв., а также были подведены общие теоретические итоги эмпирических исследований членов научного коллектива за весь период реализации проекта, которые были представлены в монографии «Этика войны в странах православной культуры» (науч.ред. П. Боянич. СПб.: Владимир Даль, 2022). В продолжение изучения ключевых понятий православной этики («сила», «насилие», «победа» и др.), были проанализированы особенности категорий «неприятель»/«враг» и сопоставлены трактовки этих терминов у ведущих представителей православной философской мысли и у таких мыслителей, как в К. Шмитт, Г. Хеллер и др. Показано, что дискурс военного конфликта требует концептуализации противника таким образом, чтобы оправдать применение силы и допускать возможности его уничтожения. Исходя из заданной философско-антропологической рамки проекта – фокусирование на габитусах, понимаемых как набор закреплённых предрасположенностей, мыслительных установок, схем восприятия и моральных ориентиров, укоренённых в определенных социальных ролях, – были продолжены исследования конкретных категорий участников военных конфликтов. Для этого была изучена обширная источниковая база, в том числе эго-документы, Советско-финской войны (1939-1940), Великой Отечественной войны (1941-1945), войны во Вьетнаме (1965-1974), войны в Афганистане (1979-1989), военных операций в Чеченской республике РФ (1994-1996; 1999-2009), военных конфликтов в бывшей Югославии (1991-2009) и Сирии (с 2015). Согласно плану работ в 2022 г., были проанализированы такие габитусы гражданских лиц, вовлечённых в военные действия, как медицинская сестра, священник, беженец. В категории габитусов комбатантов предметом исследования были солдаты (в том числе оператор БПЛА как неклассический комбатант) и командиры (офицеры, военачальники). Из промежуточной категории были изучены габитусы пленных, бойцов ЧВК и партизан (в том числе современных «киберпартизан» и «хактивистов»), которые либо выключены из активных боевых действий, либо не признаются противником полноправными комбатантами. Гражданские лица, вовлеченные в военные действия. В рамках изучения морального опыта первой категории габитусов был осуществлён анализ морального опыта медицинских сестёр – участниц военных конфликтов в Афганистане и Чечне. Большое влияние на осмысление миссии медсестёр оказывает императив милосердия, так как фундирует их особую роль на войне: не только оказывать медицинскую помощь, но поддерживать духовно, морально участников боевых действий. В отличие от предыдущих периодов истории, когда существовал слой военного духовенства, в годы второй мировой войны содержание морального опыта священника обусловлено его индивидуальным выбором при вовлечении в организованное насилие или связанные с этим события – участие в боевых действиях, партизанском движении, взаимоотношения с оккупационными властями и т.д. Существенную роль в моральной оценке и выборе играло высшее духовенство, которое, несмотря на предшествовавшие репрессии против православной церкви в СССР, выступило на стороне советского государства, осудило коллаборационистов, активно участвовало в финансовой и идеологической поддержке советской армии. Формирование военного духовенства в постсоветский период создало новые возможности для выстраивания связи между христианской догматикой и «живой религией. Состояние неопределенности оказалось характерным для опыта беженцев (бегущих от войны): неуверенность в возможности найти новое место сопряжена со страхом невозможности вернуться. Вместе с этим переживание войны беженцами демонстрирует значительное переосмысление традиционной дихотомии «свои-чужие», что особенно травматично проживалось беженцами Чеченских войн, где было чрезвычайно трудно провести эту границу. Переживаемый опыт оказывался для беженцев основанием для переосмысления ценностей и трансформации норм поведения, что приводило в ряде случаев к формированию религиозного отношения к миру. Командиры и солдаты. Продолжая исторический экскурс, в 2022 г. членами коллектива были рассмотрены византийские военные трактаты. Показано, что для имперской военной администрации важную роль играл вопрос об организации религиозной жизни в войсках. В контексте проблемы конфессионального многообразия в вооружённых силах Восточной Римской империи V–VII вв. был изучен вопрос о мерах, имевших целью достижение единообразия в армейских рядах, что отвечало универсалистским устремлениям императоров. В ходе анализа современных армейских условий были выделены три архетипа командира и обосновано их существование как значимых образов для восприятия командного состава подчинёнными. Эго-документы военачальников показывают, что, хотя главный этический принцип – сбережение жизни военнослужащих – разделяется позднесоветскими и постсоветскими военачальниками, реализация этого принципа, имела разный, даже противоположный, характер: от максимального воздержания от боевых действий до форсирования истребления противника. Особое внимание в своих воспоминаниях военачальники уделяют стратегическому планированию. В позднесоветский и постсоветский период, соединяя военачальников и солдат, идея воинского братства, которое иногда включает не только военнослужащих, но расширяется за счёт их родственников, сочетает в себе как чисто корпоративные, так и этико-религиозные мотивы. На основе интервью – как проведённых коллективом, так и опубликованных ранее – было изучено формирование у солдат личного морального опыта войны. Респонденты неоднократно производили переключение из регистра нравственного ужаса перед насилием в регистр инструментальности насилия. Вторым паттерном было обоснование позитивной ценности военного опыта и фреймирование опыта насилия в качестве необходимой ступени в процессе социализации. Большинство респондентов разрешали конфликт ценностей в пользу бо́льшего блага, ради которого совершается необходимое зло. В ходе анализа морального опыта операторов БПЛА, выявлено, что, несмотря на защищенность от прямого физического воздействия, операторы БПЛА сталкиваются с моральной травмой, порождаемой применением насилия, наряду с остальным воинским составом. В ходе изучения морального опыта советских и российских военнопленных было показано, что, помимо выживания, важным в плену был императив сохранения чести, а также обнаружения в нечеловеческих условиях плена своих вариантов смысла и объяснения случившегося. Относительно таких специфических участников военных конфликтов, как партизаны, было показано, что непосредственно после Второй мировой войны их моральный опыт был представлен в контексте норм классовой и национально-освободительной борьбы, однако, по мере публикации личных документов и свидетельств раскрывается большой сегмент моральных решений, принятых в соответствии с принципами талиона. Наконец, при анализе опыта представителей частных военных компаний, несмотря на правовые и политические особенности, с которыми сталкиваются сотрудники ЧВК, их моральный опыт осмысления насилия схож с тем, что получают солдаты и офицеры в регулярной армии. По результатам исследований проекта за 2022 г. были опубликованы 5 научных статей в журналах, индексируемых РИНЦ и входящих в список ВАК, 8 научных статей в журналах, индексируемых Scopus/WoS, среди которых 3 статьи в журналах из Q1 и 1 статья из Q2, а также 1 научный обзор в журнале, индексируемом в WoS. Кроме того, опубликованы 12 тезисов докладов в сборниках научных конференций, которые индексируются в РИНЦ, а также коллективная монография. Участники коллектива выступили с 29 докладами на научных российских и международных конференциях, осуществили сбор материалов в научных центрах, архивах и библиотеках, согласно запланированным командировкам.